Рядовой Птичкин во взводе недавно. Как и положено новоприбывшему, он не отлынивает от утренней уборки; никто, ведь, не станет выполнять эту работу, кроме него — что может быть позорнее для чирпака и тем более деда, чем быть замеченным с веником или — страшно подумать — шваброй! А Птичкину работать положено по сроку службы. И мелкие поручения дедов он выполняет, хотя в обиду себя не дает, не то что Скребенков. В общем, ведет себя гибко.

Однажды в столовой его окликнул Тахиров.

— Птичкин! Сюда или.

Птичкин подошел.

— Сколько отслужил?
— Полгода.
— Где раньше служил?
— В учебке радиотелеграфистов.
— Сам откуда?
— Из Ленинграда.

Тахиров взялся двумя лапищами за воротник его гимнастерки и порвал верхний крючок.

— Больше не будешь ходить застегнутый, как дух. Ты теперь помазок. Будет кто докапываться, скажешь: "Тахиров порвал, все вопросы к нему". Понял?

Когда Птичкин вошел в казарму, его расстегнутый крючок, словно магнит, приковал к себе взгляды старослужащих, сидевших перед телевизором,

— Эй, душара, какого хрена расстегнутым ходишь — положено, что-ли?
— Тахиров расстегнул.
— А-а… Ну ладно.

Все знают, что с Тахировым шутки плохи. Ему в военный билет прокурорское предупреждение поставили после того, как он одному сослуживцу почки отбил.